Голод 1921-1922 годов унёс тысячи жизней. О том, как это было, рассказывают документы и воспоминания выживших, которые собрал краевед Юрий Козлов. Читать их нелегко, но это ведь наша история, а значит мы обязаны знать и помнить.
Голод охватил ряд губерний ещё до жестокой засухи 1921 года. Так, уже осенью 1920 года от недостатка продовольствия страдали Калужская, Орловская, Тульская и Царицынская губернии, а к зиме голод охватил ещё пять губерний. Широко применявшаяся большевиками продразвёрстка, призванная обеспечить пропитанием Красную Армию, рабочих и управленцев в крупных городах, и сменивший её продналог (введённый декретом ВЦИК от 21 марта 1921 г.), оказавшийся ничуть не легче, создали тяжелейшее положение во многих регионах страны. Продразвёрстка, а не засуха 1921 года, стала основной причиной разорения сельского хозяйства к 1921 году и страшной трагедии, связанной с голодом в Поволжье, на Южном Урале и в других регионах.
О масштабах и последствиях невиданного бедствия Максим Горький написал М. И. Бенкендорф (М. И. Закревская) 13 июля 1921 года: «Я в августе еду за границу для агитации в пользу умирающих от голода. Их до 25 м[иллионов]. Около шести снялись с места, бросили деревни и куда-то едут. Вы представляете, что это такое? Вокруг Оренбурга, Челябинска и др[угих] городов – табора голодных. Башкиры сжигают себя и свои семьи. Всюду разводят холеру и дизентерию. Молотая кора сосны ценится 30 т[ысяч] [рублей за] пуд. Жнут несозревший хлеб, мелют его вместе с колосом и соломой и это мелево едят. Вываривают старую кожу, пьют бульон, делают студень из копыт. В Симбирске хлеб 7500 [рублей за] фунт, мясо 2000 [рублей]. Весь скот режут, ибо кормовых трав нет – всё сгорело. Дети – дети мрут тысячами. В Алатыре мордва побросала детей в реку Суру».
В 1921 году засуха выжгла хлеба и травы Поволжья, Оренбуржья, Южного Урала. Повседневным явлением стало употребление суррогатов.
Казак посёлка Агаповского, Верхнеуральского уезда Нестеров Александр Павлович вёл погодовые записи о жизни своей семьи и разных текущих событиях. О голоде 20-х годов он записал следующее: «1921 год был годом великой голодовки. Людям приходилось есть кошек и собак. Местами доходило до людоедства, но крадучи. На муку размалывали зерно трав, кто какие сумел заготовить, а не было и таковых – толкли в ступках различный суррогат, козюлю (репейник, лопух – прим. авт.), лебеду и корни чакана (рогоз, сочное болотное растение – прим. авт.) доставали баграми со дна реки Гумбейки или озёр. В 1922 году, с открытием весны голодовка людей свирепствовала ещё сильнее, посевную кампанию производить в народе было нечем, семян нет».
В октябре 1921 года объявлена неделя помощи голодающим. Газета «Красный пахарь» (Орган Верхне-Уральского уездного комитета РКП(б)) сообщала: «В станице Янгельской собрали в помощь денег 195, 027 руб., картофеля 20 фунтов (9,071 кг – прим. авт.), шерсти 14 фунтов (6,35 кг – прим. авт.), варежек 1 пару…
В Янгельском детсаде женщины-делегатки провели субботник, где сшили для детей 13 рубашек, 13 платьев…
Труппа ст. Янгельской дала в п. Черноотрог концерт и собрала кружкой в пользу голодающих 1900 руб.».
На тот период цены на рынках в Верхнеуральском уезде, как указано в отчёте предукомголод (май 1922 г.) были: «1 пуд пшеницы – 5 миллионов рублей, пуд муки – 6миллионов, 1 фунт хлеба – 130 тысяч рублей, 1 фунт мяса – 150 тысяч, 1 пуд овса – 3 миллиона, 1 пуд проса – 6 миллионов, 1 пуд картофеля – 2 миллиона». 1 фунт – это 450 граммов, 1 пуд – 16 килограммов.
Уфимская губчека (губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем) сообщала в начале января 1922 года: «Запасы суррогатов, птица и мелкий скот уничтожены. Стихийно уничтожается крупный скот. В некоторых уездах число голодающих достигает 95%, смертность – 30%, есть случаи людоедства».
Им вторила Челябинская губчека: «Голод и смертность усиливаются, в ледниках церквей – сотни непохороненных трупов. Наряд губкомпомгола (губернский комитет помощи голодающим – прим. авт.) по отправке продовольствия в голодные уезды до сего времени не выполнен».
На весну 1922 года пришёлся пик голода, который свирепствовал на фоне целого ряда эпидемий. Тиф появился ещё в конце первой мировой войны. Зараза охватила сначала фронтовых солдат, а отсюда уже была перенесена в тыл. Толпы солдат и дезертиров возвращались назад, в родные деревни оборванными и грязными.
Причинами вспышки чрезвычайно злокачественной сибирской эпидемии были недостаточные санитарные условия, довольно жалкие последствия мировой и гражданской войны, в ходе которой сеть врачебных участков и фельдшерских пунктов в уездах была разорена в результате боевых действий, их персонал мобилизован или разбежался. В городах были сконцентрированы массы войск и беженцев; повсюду голод и нищета, жилые помещения до невозможности переполнены.
Пауль Бик, врач германской армии, попавший в плен в годы первой мировой войны и отправленный на Урал, был в дальнейшем мобилизован большевиками и работал врачом городской больницы в Челябинске, а затем в Верхнеуральске. После нескольких попыток ему удалось убежать из плена. В Германию он вернулся в сентябре 1920 года, а в 1921-м для получения учёной степени он подготовил и защитил диссертацию – «Cтатья об эпидемии тифа в Западной Сибири в 1918, 1919, 1920 годах».
В этой работе Пауль Бик отмечал: «Статистические исследования Лебединского (Челябинск) показывают, что летом 1918 года почти не было сообщений о заболевании сыпным тифом. В сентябре было зарегистрировано 84 случая. В октябре число заболеваний увеличилось в три раза, а именно 256 случаев. С ноября по февраль 1919 года число инфицированных держалось от 350 до 400 заболевших в месяц. Весной 1919 года поверилось, что эпидемию ликвидировали. И действительно, в мае сыпной тиф почти прекратился. Однако уже в июне 1919 года стало заметно повышение заболеваний. В этот месяц я, как врач Челябинского лагеря военнопленных, изо дня в день транспортировал заболевших сыпным тифом – из лагеря в больницы города. В некоторые дни число вновь заболевших доходило до 70. В итоге продолжавшихся военных действий (побег Белой армии и взятие города красными) ухудшились и санитарные условия настолько, что эпидемия ужасающе возросла и в ноябре 1919 года достигла её высоты. В этом месяце только в одном городе Челябинске было зарегистрировано 20 000 заболеваний сыпным тифом, в следующем месяце, в декабре – 18 000. Такие же приблизительно условия наблюдались и в остальных частях Сибири. В деревнях бушевала зараза ещё в марте 1920 года подобно тому, как в ноябре 1919 года в городах. В сельской местности не было возможности больных изолировать. Да и врачей не хватало»..
Голод сопровождался массовым опуханием и распространением, помимо тифа, холеры, цинги, дизентерии, септической ангины, вызванной употреблением перезимовавших зёрен пшеницы, картофеля. Люди в муках голода были вынуждены употреблять в пищу крыс, собак, кошек, трупы павших животных. Высокую смертность порождали простейшие простудные заболевания.
Во младенчестве умирало множество новорожденных, эпидемия оспы выкашивала малолетних детей и подростков. В январе 1922 года в сведениях об умерших от голода и истощения по городу Верхнеуральску и уезду отмечалось: «Данные о смерти от голода поступают весьма неаккуратно, так например в пос. Фершампенуазском за 2 недели, т.е. с 1-го по 15 января умерло от голода по докладу представителя на съезде 30 человек, а сведений на таковых в здравотделе нет. Кроме того, с 15 января по 1 февраля оказалось подобранными на улицах 90 трупов, каковые не захоронены за отсутствием технических и денежных средств…»
Безумие охватывало людей. В Верхнеуральском уезде фиксировались многочисленные факты людоедства, которое получило в губернии довольно широкое распространение.
«В Челябинской губ. за первые полгода 1922 г. зарегистрировано было 86 случаев людоедства в Верхнеуральском уезде, 5 в Троицком и 7 в Миасском. Наибольшее число их пришлось на март-апрель (33 и 26 случаев)».
В мае 1922 года председатель В-Уральского укомгола составил отчёт о состоянии Верхнеуральского уезда в связи с голодом.
В первой части отмечалось: «Положение города и уезда ужасно; голод охватывает всё сильнее и сильнее, он развивается с каждой минутой. То, что было писано в предыдущих докладах и отчётах, то прошло и оставило последствие самое ужасное, отчаянное, которое переживается в настоящий момент всеми людьми Верхнеуральского уезда. Число голодных громадное, накормить в данное время их невозможно ввиду неимения достаточного количества продуктов, а потому значит нужно обречь их на вымирание от голода…»
Далее указывались цифры голодающих по станицам: «В станице Янгельской (в её состав входили посёлки Браиловский, Ново-Воздвиженский, Ново-Черноотрожский, хутор Пещерский, аул Бисяновский – прим. авт.) голодающих детей – 2059, взрослых – 2308 человек; столовых – 6, в них питаются: детей – 1211, взрослых – 100».
В продолжение отчёта отмечалось: «Все эти голодные двух категорий, т.е. абсолютно голодные, которые обречены на скорое переселение в братские могилы, число их хотя указать невозможно. Вторая категория – это полуголодные, которые поддерживают свою жизнь разного рода суррогатами, отбросами, падалью, кошками, собаками и людоедством. Эти люди хотя живут, но они не уверены, будут ли жить завтра, так как жизнь их зависит от случайностей, например, если найдётся падаль, отброс, попадается кошка, собака, они будут жить, не попалось этого – они переходят в 1-ю категорию и становятся кандидатами братской могилы. На другие виды довольствия они рассчитывать не могут, а купить хотя бы суррогатов для них невозможно ввиду бешено поднятых цен и к тому же сильных буранов, отсутствия тягловой силы, которой картина такова: при перевозке продгруза со ст. Полтавки до ст. Кизильской пало 12 лошадей и от безсилия умерло 8 человек. Березинской – 7 лошадей и 2 человека, также и в других станицах картина не лучше… Людоедство и трупоедство настолько развиваются сильно, что в некоторых посёлках кладбища охраняются… Повторяю, что все сведения запозданные. Смертность столь велика, что видно из примера: в пос. Спасском умерло за 20 дней от голода 64 человека и в Сыртинском за 25 дней – 102 человека…»
В качестве примера была отмечена и станица Янгельская, в которой за один день умерло десять человек.
В отчёте приведены цифры случаев людоедства в г. Верхнеуральске и семи станицах. По станице Черниговской отмечено 13 случаев, Магнитной – 5. По Кизильской отмечено массовое трупоедство.
Ужасающую картину голода в городе Верхнеуральске и уезде дополняет происходившее в соседнем Орском уезде. Выдержки из милицейских докладов 1922 года красноречиво свидетельствуют о беспределе, в котором погряз Орск: «Ужасное положение населения всё ещё продолжает ухудшаться. Голодающие мрут точно мухи, а отчаяние толкает их на самые невероятные зверские поступки. Случаи поедания человеческих трупов стали обыденным явлением, за последний месяц участились похищения и убийства детей, так же для употребления в пищу. Население совершено озверело. Канцелярии подрайонов буквально завалены делами уголовного характера, но из-за малочисленности штата (!) тормозится их быстрое выполнение. За истекший месяц обращено особое внимание на санитарное состояние города. Так как в Орске, как и во всем уезде, на улицах, дорогах и в селах валяется масса трупов людей, умерших от голода. Трупы убираются в определенные места для предотвращения эпидемии…»
Голод заставлял людей забыть всё человеческое. Сосед подкарауливал соседа, с которым прожил бок о бок не один десяток лет. Детей было страшно выпустить на улицу. Они в силу возраста и небольшой физической силы, к тому же помноженной на истощение, становились лёгкой добычей для людоедов. Люди то и дело «пропадали без вести; процветали спекуляция, воровство».
В метрической книге посёлка Янгельского в записи от 29 июня 1921 года, указано: «Феоктистов Василий, 1885 г. женат – х. Пещёрский – зарезан неизвестным, сообщила родственница Курбачевская Ефросинья». Обстоятельства этого криминального случая стали известны автору из рукописи воспоминаний Петровой Татьяны Ивановны, которая приходилась дальним родственником Феоктистову В. Р.». «В голодный 1921 год Василий Романович в Башкирии пытался украсть овец, его поймали, перерезали горло, завернули в рядно, положили на телегу, и лошадь привезла его домой».
Две записи за февраль 1922 года: «15/2 — 22 г. Лаврентьев Михаил – убит на месте прест. конокрад. – 46 лет, сообщила дочь Мария Лаврентьева», «15/2 — 22 г. Скоробулатова Евдокия – убита за конокрадство. – 58 лет – вдова».
1(7) декабря 1922 года. Верхнеуральская комиссия по борьбе с голодом направила следующий документ:
«Губкомголоду, копия Губкомголоду и Цикпомголоду.
«Уважаемые товарищи.
Экономическое обследование уезда показали, что у нас имеется голодающих детей 8664 человека и 13(18)007 ч. взрослых. 50% этого количества уже сейчас распухли от голода и неумолимо уносятся дизентерией в могилу от разных грубых суррогатов и через несколько дней такая же участь ждёт и остальных.
На 81 000 населения уезда 57 000 человек к 1 мая 1923 г. будут совершенно голодающими и без посторонней помощи их судьба предрешена, так как прошлые года, когда уезд ещё был богат скотом, который служил главным питанием, убыль населения выразилась в 33 000 человек.
Отсутствие скота, вместе с тем и жирных веществ не даёт тех подкрепляемых средств к суррогатам, что было в прошлом году, и вызовет убыли населения ещё большую, т.е. равно в 57 000 чел. жизни, т.к. недосев 50% необходимой площади для прокормления населения, а посеявшие более не стараются сохранить семена и с голодающими не поделиться.
На основании вышеприведённых и приложенных данных Комиссия последгола (последствия голода – прим. авт.) просит В-Уральский уезд признать голодающим, голодающему населению оказать непосредственную помощь, так как на месте у нас никаких средств нет, для каковой цели немедленно отпустить средства продуктовые и денежные. Кроме того разрешить провести обложения по прилагаемому перечню.
Надеясь на Ваше товарищеское внимание мы, уверены, что В-Уральскому уезду будет оказана помощь и спасены голодающие на пользу нашей Республике».
Всеобъемлющая оценка случившегося была дана в докладе «О голоде» Челябинского губпомгола: «Острое тяжелое голодание от 50-60 до 80-90 процентов всего населения, крайняя напряженность и тяжесть голода, чрезвычайно тяжелые формы голодания. Полное уничтожение всех хлебных запасов, в том числе семенных ресурсов, уничтожение всего имеющегося в хозяйстве скота путем продажи и обмена на хлеб, путем потребления его в пищу, падеж остатков скота от бескормицы, распродажа всего имущества, переход к исключительному случайному питанию суррогатами, в том числе совершенно непригодных в пищу, например, белой глиной, илом, опилками, ядовитыми кореньями, питание кошачьим и собачьим мясом, падалью, отбросами мусорных ям и свалочных мест, наконец, всем, что только попадается, отравление, опухание, полное ослабление и истощение, неспособность к движению в поисках за пищей – ослабление до невозможности похоронить трупы родных, повальная и повышенная заболеваемость тяжкими болезнями – тифом, цингой, желудочными болезнями и т.д., усиленная смертность от них, массовые кражи и грабежи, убийство детей и др[угих] ослабевших членов семьи для избавления от мук голода, самоубийства на почве голода, трупоедство, людоедство и массовое вымирание от голода и истощения – вот вкратце все пережитые губернией кошмарные явления голода».
В метрических книгах посёлка Янгельского выявлено более 170 человек, умерших от голода в апреле-мае 1922 года. Среди них было немало вдов, которые в этих условиях были просто обречены на смерть. Те из них, у кого были дети, пытаясь их спасти, отдавали им все крохи и медленно угасали, голодая сами. 11 мая 1922 года умерли: Агафья Лебедева, 55 лет, вдова; Пелагея Лебедева, 23 года, вдова, и её дочь Мария, которой был 1 год. От оспы умерло около 50 детей в 1920 году. Более 90 детей и подростков умерли от разных болезней за 1921 и 1922 годы. С 1920 по 1922 годы более 30 человек умерли от тифа и четверо от холеры.
В этот же период около 100 человек умерли, как указано в метрических книгах, от общей слабости. Понятно, что свёл их в могилу голод. Ослабевших людей одолевала любая хворь, значительно возросла смертность от различных болезней.
За два года только в посёлке Янгельском смерть забрала более 400 человек. Голод убивал людей и позднее – в 1923-1924 годах.
Так, в 1924 году умерла от голода Шеметова Александра Михайловна, которой было от роду 3 месяца, Сергеева Клавдия 11-ти лет, Михалёв Елисей 75-ти лет, Лебедев Михаил Иванович 49-ти лет, Лебедева Полина 60-ти лет, Ивлева Анна 60-ти лет.
Лишь какая-то часть семей смогла выжить в эти страшные годы, без потерь близких и родных.
Т. И. Петрова (Исакова) в своих воспоминаниях писала, что летом 1920 года семье помогало наличие молока от коровы, «варили затируху» (картошка и ржаная мука). «Плохо всем стало к весне 1921 года. Отец получал паёк в комбеде (комитет бедноты – прим. авт.). Этот паёк состоял: 10 фунтов муки в месяц и 10 фунтов мяса, но на маму ничего не давали, а только на отца и двоих детей. Так что мы получали 12 килограммов муки, примерно столько же мяса на семью из пяти человек. Картошки и капусты к половине зимы 1920-1921 года уже не было. Была у нас одна корова, которая по три месяца в году не доилась. Семья деда тоже жила трудно, но они зарезали одну корову и это их поддержало. Большую помощь нам оказывала наша бабушка Александра Матвеевна (Феоктистова – прим. авт.) – мать нашей мамы. Она при каждом удобном случае приносила муку, сало, картошку, печёное: пироги, шаньги, ватрушки, калачи.
В 1920-1921 годах в селе для детей младшего возраста были организованы комбедом нечто в виде пунктов питания, их называли «интернат». Там из продуктов питания, присланных из Америки и Франции готовили для детей кашу, пекли коржи, печенье и какао. Я хорошо пела и, пока детей усаживали и кормили, я их развлекала своими песнями и рассказывала стихи. Мне в награду давали добавочный коржик и стакан какао, что-то из «своего заработка» я несла домой для Мани (сестра Мария – прим. авт.).
Очень нуждались в селе многие и в семьях, где уж совсем было катастрофическое положение, комбед выдавал дополнительно что-то из своих резервов, хотя они были крайне малы. И ещё: недалеко от посёлка были два киргизских (казахских) аула. Они входили в территорию Янгельского стансовета. Отец собирал налоги, а казахи, часто не имея денег, просили отсрочки. Отец был человек добрый, он шёл на уступки, ждал, когда можно было. И люди, ведь они тоже хотели быть благодарными, и вот, помню, часто привозили отцу кумыс и кислое молоко, а иногда и немного овечьего сыра и мяса. Так мы продержались до весны 1922 года. Да, ещё зимой 1921 года мама, тётя Пана и тётя Саня ходили на замёрзшие озёра и доставали корни камыша, сушили их, толкли и добавляли в эту травяную муку немного настоящей муки и пекли лепёшки».
В 1922 году к шестому Съезду Советов губернии был подготовлен бюллетень Челябинского Губернского Экономического Совещания о положении хозяйства Челябинской губернии. В нём отмечалось: «Среднее хозяйство губернии имеет ныне всего 1,6 десятин посева против 7,4 десятины в 1916 году и 4,6 голов скота против 15 гол.в1916 г., в том числе только 1,2 лошади (против 3,1 в 1916 г.), 1,1 коров (против 2,3 в 1916 г.) и 1,8 овцу (против 5,7 в 1916 г.). Посевная площадь губернии в абсолютных цифрах уменьшилась до 328 319 десятин против 1 569 610 десятин в 1916 году. Между тем для минимального прокормления и обсеменения губернии необходимо по крайней мере 780 тысяч десятин…»
В Челябинской губернии, как и на других территориях, помощь налаживалась с трудом. Как сообщалось в Уральских газетах, реальная помощь населению оказывалась и поступательно усиливалась лишь с начала 1922 года. Советская власть была вынуждена вопреки принципам классовой борьбы допустить к участию в преодолении голода российскую и зарубежную общественность. Обстановка стала улучшаться после сбора урожая 1922 года и налаживания более или менее регулярной помощи извне. В 1923 году в сельском хозяйстве началось расширение посевных площадей.
По решению 12-го съезда партии (апрель 1923) вместо продналога и других налогов и сборов в деревне был введён единый прямой сельхозналог (декрет ВЦИК и СНК от 10 мая 1923), который с 1924 года стал взиматься в денежной форме.
В текстах документов сохранена орфография и пунктуация.
